Девочки. если было, то просто уберите:
Степан Морозов: Мне кажется, суд ждет каждого из нас
http://chekhoved.net/blogs/interview/47 … ajetsya_su
Российский академический Молодежный театр уже не первый год ведет серьезный разговор со своими зрителями. Вопросы, мучавшие российскую интеллигенцию в XIX веке («Берег утопии»); различия между политической и внутренней свободой («Rock'n'roll»); и вот сейчас вечная проблема вины и ответственности — «Нюрнберг» по сценарию Эбби Мана «Суд над судьями». Во всех этих трех спектаклях играет артист РАМТа Степан Морозов. Играет анархиста Михаила Бакунина, играет чешского дессидента Фердинанда. А в сегодняшней премьере ему выпала роль главного обвинителя на одном из последних нюрнбергских процессов — американского полковника, оказавшегося в ситуации жесткого выбора...
— Сейчас, все дни до премьеры, вы «гоняете» спектакль порой по несколько раз в день. Нет опасности устать от материала еще до выхода на зрителя?
— Бывает, конечно, что поднадоедает, когда одно и то же с утра и до ночи, но ты все равно понимаешь, что это на пользу и твоей работе и спектаклю в целом. Так что это не самые наши тяжелые будни. Не самое страшное, что может быть. Всего лишь естественный этап работы. Но уже после первого зрителя дышится легче, и спектакль идет своим естественным ходом.
— Почти два сезона у вас практически не было новых ролей, а с прошлого года — работа чуть ли не в каждой премьере...
— Да, я почти два года «отдыхал». И успел очень соскучиться по работе, поэтому за все, что мне предложили, я с радостью взялся. Даже к лучшему, пожалуй, что был такой перерыв — зато сейчас, после «голодовки», я в хорошем рабочем тонусе. И это очень здорово.
— Всего пару недель назад вы выпустили «Денискины рассказы» — работа в постановке для детей тоже привлекательна?
— Опыта работы в детском спектакле у меня, вообще, раньше не было. В принципе. «Денискины рассказы» — мой дебют в этом жанре. Детские спектакли — это совсем другой способ актерского существования. Тут все было в новинку. Кроме того, прекрасный материал, отличная команда, — так что никакого предубеждения не было. И сейчас я с удовольствием играю. Единственное, хотелось бы, чтобы спектакль шел вечером, а не в полдень. (Смеется). Все-таки мой организм не настроен на утренние спектакли. Это ведь еще и первый утренний спектакль в моей жизни. (Не считая, конечно, «Берега утопи», который идет целый день). Так что самое главное — просыпаться во время.
— Возвращаясь, к «Нюрнбергу». Как вы отнеслись к самой идее постановки этого произведения?
— Честно говоря, даже не помню, какая у меня была реакция... Фильм я посмотрел, только когда узнал, что мы будем ставить этот сценарий. Сама эта тема вряд ли когда-нибудь станет для нас чужой, она всегда будет слишком близка. Плюс, уже после того, как мы начали работать над «Нюрнбергом», такие события начали разворачиваться вокруг... Все оказалось точно ко времени.
— Вы играете прокурора на этом процессе. Ваши собственные воззрения близки к его позиции, или же что-то кажется верным и в точке зрения адвоката?
— Пожалуй, я во всем совпадаю со своим героем, кроме одного момента. Он все-таки отказался от своих убеждений. Под давлением обстоятельств ему пришлось изменить свою заключительную прокурорскую речь. Есть в этом некое отступление от себя... Но в целом, повторюсь, позиция прокурора мне более чем близка. С другой стороны, есть у адвоката отдельные пассажи, когда он, оправдывая действия подзащитных и свои собственные, цитирует знаменитого американского патриота. А тот говорил, что в сложившейся для страны ситуации патриот должен был действовать именно так, как он действовал. Так что какая-то своя правда есть для каждого из героев.
— За время подготовки к спектаклю, наверное, пришлось с головой погрузиться в информацию об этом процессе?
— Конечно. Сейчас появилось очень много информации, которая раньше была недоступна, с которой мы не были знакомы. Я в основном хронику, хронику, хронику — все эти суды. А еще искал и документальную хронику и в какой-то момент наткнулся на материалы именно этого процесса — «суда над судьями». Это была документация, подготовленная советской стороной, для узких специалистов. Там была полностью выложена стенограмма речей обвинителя. И вот что интересно, оказалось, что Эбби Манн взял для первой речи адвоката кусок из речи прокурора — моего прототипа. Взял все эти фразы о необходимости восстановить храм правосудия и выбрать верную меру наказания при определении ответственности каждого. Это было неожиданно.
— Та — весьма неожиданная — форма, которую предложил Алексей Бородин для этого спектакля вам помогает или мешает?
— Сначала было сильное внутреннее сопротивление. Трудно было однозначно. Ведь такая форма (все, по сути, у нас происходит в ресторане) нарушает все каноны ведения судебных процессов. Вроде бы, этот достаточно протокольный, сухой и выверенный текст об одном, а мы при этом сидим, пьем, едим и свободно общаемся. К подобной форме было трудно привыкать, трудно ее осваивать. Трудно переводить этот «небытовой» текст на человеческий язык.
— То есть местами переписывали сам текст сценария?
— В том-то и дело, что нет. Это была именно актерская задача. Правда, Алексей Владимирович с Инной Скавронской долго выбирали перевод и в итоге выбрали оптимально удобный для нас.
— Какой реакции вы ждете от зрителя?
— Думаю, для каждого она будет своей. Меня немножко даже пугает, что трактовать этот суд над нацистскими преступниками можно как с одной стороны, так и с другой. Суд обоюдоострое оружие. Мне кажется, что спектакль наш не дает ответов, а больше ставит вопросов. А когда спектакль закончится, пусть каждый для себя будет делать какие-то выводы, делать собственный выбор.
Есть одна очень хорошая фраза, которая характеризует и этот спектакль, и отчасти всю нашу жизнь. Судья Хейвуд — главный наш персонаж — задает такой вопрос: «Интересно, кем будут мои судьи?» Вот эта мысль, думаю, многое в себе несет. Суд ждет, мне кажется, каждого из нас. Когда-нибудь. Суд не в буквальном, а в метафоричном смысле.
— То есть спектакль — о внутренней ответственности каждого? Или это слишком общие слова?
— И об этом тоже, безусловно. Но спектакль еще и о существовании или об отсутствии какой-то высшей справедливости в мире. О существовании возмездия за совершенные преступления против человечности. Возможно ли это возмездие? Все эти вопросы можно перенести на любую страну, на любое государство, на любое правительство. Только время покажет, кто на самом деле прав, кто виноват. А может так случиться, что и оно не даст ответов. Может возникнуть очередная трактовка, которая убедит всех, что черное это белое, а белое — черное. Поэтому в моей голове, если говорить об идее нашего спектакля, пока одни только вопросы.
— Насколько сложно вам как актеру существовать в столь остром материале?
— Безусловно, когда играешь такой спектакль, на него многое наслаивается. Да и ответственность за морально-нравственные качества персонажей гораздо выше, чем в любом другом спектакле. Мы знаем это, но стараемся об этом не думать, когда выходим на сцену. Надо делать только то, что необходимо в конкретном эпизоде, — дальше уже ремесло. Конечно, это не рядовая работа, но одна из проделанных. Одна из прожитых.
Отредактировано Даниэла (10.10.2014 22:11)